Дар. 30 часть

Виктор Мирошкин
Дар. 30 часть

Ранее - http://victormiroshkin.blogspot.ru/2016/03/29.html

Несколько секунд «беглец» пытался определиться – уйти или продолжить разговор, а его лицо обманчиво демонстрировало процесс тщательного обдумывания слов, услышанных от старика. Этого обдумывания старый индеец и ожидал от гостя - с чувством исполненного долга шаман принялся спокойно попивать чай, удовлетворенно наблюдая за процессом осмысления гостем полученных образов.

«Большой человек», во всем поддерживая старика, тоже стал аккуратно потягивать ароматный напиток. Синхронные движения индейцев и особенно гиганта в глазах Энтони выглядели несколько комично, и, приглядевшись, Энтони чуть улыбнулся – оказалось, что этот скромный вождь намеренно старался перенимать все видимые и невидимые движения старика шамана, даже чашку держал неудобно для себя, но копируя наставника. Не осознавая неестественности своих движений, вождь смешно и старательно соблюдал этикет аристократичного пития чая, демонстрируемый шаманом.

А старик, по мнению Энтони, делал вид, что ничего не замечает, и от этого становилось еще смешнее. «Интересно, когда этот медведь стал вождём? А до этого его никто не учил правильно вести себя за столом?», - при этих мыслях Энтони уже с трудом удалось удержаться от заметной ухмылки, и он только усилием Воли сумел-таки сохранить умное лицо. Тотчас пришло понимание, - «Наверное, таково условие облегчения понимания глубоких уроков – максимальная синхронизация с учителем».

«Ого!», - в Душе восхитился Энтони, - «А ведь оказывается, что я сразу-то и не понял, зачем «большой человек» ведет себя, как прислуга и телохранитель. В силу своей цивилизованности принял такое поведение за простое обслуживание важной персоны. Однако не только из-за сильного уважения к старику гигант старается быть ему полезным, но и из-за абсолютно практических побуждений быстро обучиться. И, кажется, шаман не очень давно приблизил к себе эту «машину смерти».

«Момент истины» растянулся еще на несколько секунд, и Энтони отдаленно почувствовал, что ему совсем скоро придется не раз пересмотреть и другие некоторые свои шаблоны и устоявшиеся представления. И не только шаблоны гостя индейского поселения, но и ...

На этом месте канал связи с подсказками внезапно захлопнулся. Тогда Энтони незаметно для себя переключился на логику, - «Действительно, старик и есть никто иной, как наставник гиганта. Хотя именно вождь – это лидер по званию, и гигант, вроде бы, должен служить примером... Может старик раньше был вождем и теперь передаёт дела более молодому и сильному? Скорее всего…», - Энтони, наконец, утвердился в своём мнении о присутствующих, - «И, вероятно, старик уже давно играет такую роль старейшины в племени, а гигант появился недавно… из резервации приехал? Ученик... И я для него тоже ученик – очередной интересный ученик, прекрасная возможность оттачивать мастерство учителя. Уже яснее…», - Энтони решил придерживаться такой версии временно, отдавая себе отчет, что и этот вывод может быть обманчивым. Проясненная ситуация обрадовала, и он бодро проговорил:

- Пожалуй, мне надо вас покинуть. Было полезно поговорить, но время готовиться ко сну, - Энтони переводил взгляд с одного индейца на другого, сознательно в равной степени деля между ними своё уважение, как бы спрашивая разрешения удалиться у обоих.

- Только после окончания чаепития, - улыбнулся по-отечески шаман. Он выглядел довольным.

- О да, чай великолепен, - спохватившись, гость с ярко выраженным удовольствием, не спеша допил свой чай. При этом ему отвлеченно подумалось, – «А кого считать автором напитка? Кого благодарить? Принесшего чай гиганта, неведомого создателя рецепта или научившего правильно заваривать?». Но это были не те вопросы, на которых стоило останавливаться.

Чай был допит всеми и стало понятно, что и говорить пока больше не о чём. Энтони уверенно встал и вышел из-за стола. За ним последовали и индейцы. Они все вместе вышли на улицу. Еще было достаточно светло, чтобы комфортно дойти по тропе до поляны с вигвамами.

- Все мои братья, - вспомнил индейское прощание гость, произнеся слова по-английски и приложив руку к груди.

Шаман ответил то же самое по-индейски.

Эхом, так же по-индейски, отозвался и «большой человек», которого Энтони пока не мог для себя называть вождем. А то, что слова прощания были произнесены по-индейски, Энтони оценил, как некий добрый знак, как бы принятие в племя.

- Мой дом по-прежнему открыт для любопытного путника, - приложив руку к груди, произнес старый индеец уже по-английски, как бы подтверждая правильность хода мыслей гостя.

Энтони только благодарно наклонил голову и снова приложил руку к сердцу.

Все выглядели абсолютно довольными. Таким образом, дружески распрощавшись, они разошлись в разные стороны. Энтони поспешил в свой вигвам…

Внутри шатра было сумрачно и прилагавшийся к жилью фонарик оказался, как нельзя, кстати. Осмотрев свои никем не потревоженные «секретки» в виде скрытых травинок-волосков и окинув взглядом экзотичное пристанище, Энтони пришел к выводу, что никто не посещал убежище в его отсутствие.

Быстро проверив почту, убедился, что ничего от Эдварда нет. Выключил планшет и постарался поудобнее расположиться на ночлег. Несмотря на пребывание на свежем воздухе, есть, как ни странно, не хотелось. «Может, это результат переживаний?», - с сомнением подумал Энтони, - «Вряд ли. Скорее - привычка не есть в это время, а вот с утра, как всегда, пробьет настоящий голод».

Лёжа на спине, подложив руки под голову, он смотрел вверх. В око вершины шатра можно было ожидать увидеть молодые звезды, но было пока недостаточно темно. Энтони какое-то время смотрел в небеса, но постепенно прикрыл глаза и погрузился в полудрёму, однако старался не засыпать. Думал о жене и детях и… всё же как-то незаметно для себя улетел в сон.

Сначала ему стал сниться словесный поединок с дикарём в странной шкуре, причем шкура периодически превращалась в цивильный костюм. Поединок был словесный, а выглядел борьбой тел на ковре. Каждое слово меняло позицию борцов. Эта несуразность нисколько не удивляла. Энтони явно проигрывал в споре, но не испытывал безпокойства по этому поводу, играл немного в поддавки, как кошка с мышкой, предчувствуя конечную победу за собой.

Движения противников были очень медленными, вязкими, как в напряженной шахматной партии. Странным образом мелкие тактические победы дикаря вдруг привели к фатальному изменению позиций тел спорящих, и дикарь опасно завис над Энтони в положении, когда вывернуться из-под него было уже невозможно.

Неожиданно из руки дикаря, медленно занесенной над поверженным на лопатки Энтони, выросло широченное лезвие кинжала, грозя быстро завершить спор. Но, как ни странно, Энтони не испытывал ни малейшего страха, а спокойно размышлял о том, что будет, если он отнимет кинжал и заколет дикаря. Эти раздумья включили паузу в борьбе - картинка замерла. Но с каким бы усилием Энтони ни напрягал мозг, к нему никак не приходила уверенность в том, что надо непременно перехватить инициативу и убить дикаря.

Не отвлекаясь на опасную ситуацию, хладнокровно, как опытный юрист, он расчетливо просчитывал последствия своих действий. Главное - приходилось признать, что кровная месть родственников дикаря будет его несомненно преследовать. И не только его, но и всю семью. Заглянув в яростные глаза дикаря, Энтони убедился, что так и будет. Оставалось или добровольно погибнуть, или убедить дикаря отступить. Убивать было нельзя.

Едва только обозначился выбор не убивать, рука дикаря ожила и кинжал коснулся груди Энтони, словно торопя принять окончательное решение. Он даже почувствовал тычок острия и невольно представил, как сталь войдет в него…

Видимо, от такой, мягко говоря, не радостной перспективы он и очнулся. Огляделся. Внутреннее спокойствие после такого не простого сна не удивило - нервы у Энтони были с детства в порядке, а чарующая тишина ночи предлагала продолжить сладко спать. Так он и сделал.

Следующий сон был не менее ярок и интересен.

В комнату внезапно влетел ворон. Небольшой, черный. Энтони спокойно стоял и наблюдал, как птица летала перед ним на высоте чуть выше головы и не садилась. Отслеживая полет в попытках понять, что надо ворону, приходилось туда-сюда вертеть головой. В какой-то момент краем глаза Энтони заметил, что позади лежит свёрток. Кажется, это был младенец… да-нет, мальчик был уже лет двух-трёх. Он спал.

Отвлекшись на ребенка, Энтони не заметил, как ворон прорвался мимо него к мальчику и сел возле маленького тельца, а затем раскинул крылья и осторожно накрыл ими ноги ребенка. Почувствовав опасность, Энтони рванулся отогнать птицу, схватил за оба крыла, но вместо ворона увидел в руках два листа плотной черной бумаги, только напоминающих два крыла.

Энтони растерянно сложил их вместе, и тут же между черных листов выросло тело, выдвинулась голова - снова образовался ворон, крылья которого затрепетали в руках защитника ребенка. Непроизвольно Энтони развел руки в стороны и таким образом разорвал птицу надвое - снова получились листы плотной черной бумаги, напоминающие крылья.

Удивившись такому волшебству, он присел на край кровати, где спал ребенок. Пытаясь понять связь между ребенком и вороном, неожиданно вспомнил про своё бегство в поселение индейцев. Тут же поняв, что всё происходит во сне, попытался понять «подсказку» и получил мгновенный ответ…

«Моей семье будет грозить опасность», - такое озарение выбросило его из сна, но из памяти не стерлись подробности видения. Помнился и предыдущий сон.

Судя по темноте, было еще очень рано, и Энтони решил продолжить спать, не сомневаясь, что и утром сможет вспомнить подробности таких ярких снов. Странные сюжеты давали направление для дальнейших размышлений и указывали на невидимые опасности.

«Я должен перестать думать, что противник, как и я, пользуется нормальными моральными устоями, думает, как и я, о добре. Вовсе это не так», - это созревшее утверждение выглядело зароком на утро, - «А сейчас спать…».

Перед погружением в сон неожиданно подумалось, – «Водитель мексиканский тоже спит? И где же он спит?». При этом в полудреме почудилось, что рядом не стенка вигвама, а кровать, на которой спит мексиканец… и далее много кроватей в ряд, на которых спят, возможно, жена мексиканца, его дети… далее индейцы, Эдвард, Генри и другие припомнившиеся сейчас люди… кровати стояли до горизонта…

Картинка выглядела умиротворяющей - все смиренно отдыхали, забыв про конфликты, с общим желанием спать, и Энтони, поддерживая компанию, снова легко уснул…

Последнее видение было не совсем ошибочно – Уго Дорадо, втянутый по воле Энтони в темное дело и сидящий из-за этого в полицейском участке, действительно, лежал на кровати, но не спал, а думал о себе и пребывал сейчас в уверенности, что все люди одинаковы, относятся к нему также, как и он относится к ним, и справедливость сама по себе восторжествует.

Ах, если бы мексиканец вдруг услышал сейчас от кого бы то ни было, что должен перестать так считать, что его противник думает совсем не так же, как он, то сразу бы согласился и с этим, - «Так и есть», - сказал бы он, - «Уж я-то знаю, как разнообразно ведут себя заинтересованные в собственном успехе люди». И мгновенно расстроился бы окончательно, ведь свою Судьбу он увидел бы совершенно непредсказуемой. Но никто ему этого не говорил, не подсказывал, не напоминал, поэтому мексиканец думал не так, как надо, а как хотелось думать.

Пока что Уго не мог определиться даже с тем – есть ли у него противник или нет, и всё происходящее списывал на случайности. Однако ранее принятое решение попробовать во всем разобраться заставляло его всё же начать размышлять, что он и делал сейчас. Валяясь на казенной кровати, он не мог позволить себе заснуть.

А накануне в камере у него произошел странный разговор. Вернее, его допрашивали, но как-то странно. Уго Дорадо и сам считал себя недостаточно образованным, но абсолютно глупым, всё-таки, не был и сумел заметить странности в вопросах у допрашивающего.

Сейчас непривычный к построению длинных логических цепочек Уго прокручивал в голове отдельные обрывки единой цепи помнящихся фактов прошедшего дня, пытался складывать их. Но факты, как в калейдоскопе, постоянно меняли общий узор при каждом перескоке внимания - уже готовое представление о произошедшем рассыпалось, превращаясь в новый узор.

Жена и дети висели камнем на Душе бедного Уго, а прошедший день выглядел сплошным недоразумением. «После всего этого большого… парадокса», - думал Уго, вспомнив словечко из фильма, - «Разве честно теперь легко и безмятежно заснуть в этой дурацкой камере?».

Дело не шло, и вот, устав от непривычного, изматывающего процесса тяжелых раздумий, мексиканский страдалец уже тупо смотрел стеклянными глазами в белый потолок, лицо его стало гладким и отстранённым, руки были сложены на груди. Благодаря этому Уго Дорадо выглядел мудрецом в медитации. Впрочем, это было почти действительностью – ему определённо приоткрывалось нечто для него чудесное, и самое главное - он мог сейчас это даже частично правильно понимать. Однако его крепкий организм был уже на грани. 

Продолжение будет.